О субъективном в истории

100-летию русской революции посвящается

Даже не искушенный в вопросах истории человек обратит внимание на странное совпадение - семьи лидеров февральской и октябрьской революций были не просто знакомы, они достаточно продолжительное время жили рядом, воспитывали детей, трудились бок о бок в одной социальной и профессиональной среде. Исповедующие диалектический материализм читатели скажут: «Ну и что? Это действительно совпадение, которое не имеет никакого значения для истории, в которой действуют большие массы людей, подчиняясь объективным законам развития общества».

Все так. Но любопытно, почему именно в заштатной Симбирской гимназии сошлись невидимые силовые линии, через которые реализовались эти исторические законы развития?

Вспомним. Семья Ульяновых. Отец, Илья Николаевич, - действительный статский советник, директор народных училищ Симбирской губернии. Чин соответствует статусу генерала. Старший сын, Александр,  окончил Симбирскую гимназию в 1883 г. с золотой медалью. Младший сын, Владимир, окончил в 1887 г. ту же гимназию и тоже золотой медалью.

Семья Керенских. Отец, Федор Михайлович, в период с 1877 по 1889 г. директор Симбирской гимназии, выходец из династии священнослужителей, дослужился до чина действительного статского советника. Старший сын, Александр, посещал дошкольные классы гимназии в Симбирске, закончил гимназический курс с золотой медалью в 1899 г. в Ташкенте.

В симбирский период семьи поддерживали дружеские отношения. Фёдор Михайлович Керенский, после того как умер Илья Николаевич Ульянов, принимал участие в жизни детей Ульяновых. Дал положительную характеристику Володе для поступления в университет уже после казни брата Александра.

Все вроде бы в порядке. Успешные отцы. Саша Ульянов увлекается химией, оборудует дома лабораторию. Володя до 16 лет - член религиозного Общества преподобного Сергия Радонежского. Умный воспитанный спокойный юноша примерного поведения. Саша Керенский – прилежный ученик, актер любительского театра, волевой юноша, ставший умелым танцором, несмотря на серьезную болезнь ноги в детстве. Почему из этих семей вышли не патриоты и адепты существующего порядка, а революционеры самого крайнего толка.

Известно, что личность формирует «семья и школа». С семьями, как мы убедились, все в порядке. Что же школа?

Федор Михайлович Керенский возглавил Симбирскую гимназию в 1879 г. Образованный умный, имевший репутацию опытного и творческого педагога, он был призван поправить дела в гимназии, скатившейся на одно из последних мест по Казанскому учебному округу. К тому времени гимназией уже в течение 21 года руководил Иван Васильевич Вишневский.

Что известно об этом человеке? Вот как описывает в 1907 г. (то есть до революции 1917 г.) свои детские впечатления о той поре Василий Васильевич Розанов, проучившийся в гимназии два года в возрасте 13-14 лет1. «…Вишневский – высокий, несколько припухлый, «с брюшком» и с выпуклым мясистым, голым лицом «генерал». Ученики звали его Сивым. А сам он требовал, чтобы его, действительного статского советника, называли не иначе, как «ваше превосходительство»…Он действительно «управлял гимназиею», то есть по русскому нехитрому обыкновению он «кричал» в ней и на нее, вообще, делал, что все боялись и боялись именно его. Все мысли всей гимназии сходились к нему, генералу, и всего этого черного угла, где, видимо или невидимо, стоит его фигура, боялись».

А это были годы «идейного и более психологического перелома, какой около того времени вообще совершился в русской душе, а по зависимости истории от души – совершился и в истории русской… Рождался … совершенно новый человек, совершенно другой, чем какой жил за всю нашу историю».

В гимназии этот процесс рождения нового человека приобрел неадекватные детскому учебному заведению формы. «Вся гимназия разделилась на «старое» и «новое», разделилась в учениках и учителях. «Нового» было меньше, около 1/4, 1/5. Но в каждом классе, начиная с самых маленьких (приблизительно с 3-го), была группа лично связанных друг с другом учеников, которые, точно китайской стеною, были отделены от остальных учеников без вражды, без споров, без всякой распри, - просто равнодушием». Две части были «не только резко различные, но и совершенно противоположные, тайно, и даже явно, враждебные».

«Масса учеников, 3/4 или 4/5, были, так сказать, реалистами текущего момента…Робкая, смирная, недалекая, ленивая душа этих учеников снизу вверх с невообразимым страхом взирала на эту как бы железную крышу всяческих «властей», домашних и городских, семенных и государственных, и, подавленная, думала только об исполнении. Исполнение, оно скучно, сухо. Это учеба уроков и хорошее поведение. Развлечением для них служили драки, плутовство, озорство, ложь, обман, в старших классах – кутежи, водка и тайный ночной дебош. Тут не было ни отечества, ни веры, но формы отечества и веры были. Стояли какие-то мертвые скелеты и им поклонялись мертвым поклонением высушенные мумии…»

Ученики и учителя меньшей части гимназии «…боялась долго, боялись пока некоторые (сперва учителя) не стали чуть-чуть, незаметно, про себя, улыбаться…Улыбка искала себе опору; она ставила делом чести чтение книг». Фактор чтения книг (научных, философских, политических, прогрессивной литературы,) стал признаком, по которому разделялись ученики и учителя. Дети читали, копировали вручную книги в библиотеке, даже еще не зная Самого термина «конспектирование». Перечень авторов смутно напоминает о курсе философии в советских ВУЗ-ах: Фохт, Бокль, Гизо, Маколей… «Нахлынувшее чтение», как потоп, все «срывало с петель», ломало и переворачивало в старом миросозерцании, которое представлялось уже и не миросозерцанием вовсе, а просто ленью и косностью. Читающие вдруг почувствовали, что режиму, в который «.. вступали как во что-то сущее и от начала веков бывшее, … настанет конец. Настанет, настанет!... Религиозный и политический переворот стоял «вот-вот» у входа...»

В.В.Розанов пишет, что «…готовили из нас полицеймейстеров, а приготовили конспираторов; делали попов, выделали Бюхнеров; надеялись увидеть смиренных Акакиев Акакиевичей, «исполнительных и аккуратных», а увидели бурю и молнии…». Не было «… во все последующие годы, ни в нижегородской гимназии, ни в Московском университете, этой силы протеста, этой его определенности и упорства».

«…не могу представить себе большего столкновения света и тьмы, чем какое в эти именно годы (и, вероятно, раньше и позднее потом) происходило именно в этой гимназии. Ученики ощущали «… резкое разделение не идейно, а кожею и нервами, что такое тьма, что такое свет …это было как зрелище творения мира, когда бог говорил; «Вот – добро, вот- зло».

В наибольшей степени этой атмосферой вражды, отчужденности в казенной части жизни мог пропитаться Александр Ульянов, проучившись около половины гимназического курса под началом Сивого. Если принять справедливость наблюдения В.Розанова о преобладании влияния гимназии над влиянием университета на протестное настроение учеников (студентов), именно Сивый, его предшественники (полусумасшедший директор Пихторов2 в 40-е годы), одиозные учителя (упоминается Луповский, Христофоров, Кильдюшевский) сделали из Александра революционера - несостоявшегося цареубийцу. Пережитые в детстве страх и унижение, и, может быть, в большей степени чувство причастности к избранному кругу посвященных, известным только Фрейду путем взывали к действию, поиску избавления и справедливости.

На судьбу и выбор Володи Ульянова и Саши Керенского, видимо, уже в большей мере повлияла трагедия казненного Александра. Володя, как и вся семья Ульяновых, испытал отчуждение и изоляцию «общества» после казни брата. Вынесенное из гимназии ощущение принадлежности к меньшей, изолированной, но «продвинутой», части общества, видимо, окрепло окончательно. Душевное состояние Володи уже не могла спасти даже порядочность высочайшего уровня директора Ф.М.Керенского, отстоявшего золотую медаль и выдавшего положительную характеристику в университет. Им навсегда овладел демон революции.

Как именно история со старшим сыном Ульяновых отразилась на Саше Керенском неизвестно. Но точно отразилась. Позднее он вспоминал: «Хотя Александр Ульянов был связан с моей жизнью лишь косвенно, в детском воображении он оставил неизгладимый след, не как личность, а как некая зловещая угроза. При одном упоминании его имени в моем сознании сразу же возникала картина мчащейся по ночному городу таинственной кареты с опущенными зелеными шторками…»3.

Может быть, поэтому судьба распорядилась Саше возглавить не «октябрь», а «февраль», который по задумке должен был стать демократичным и мирным. (то есть не Володя, а Саша «пошел другим путем»). Правда по исполнению «февраль» оказался не менее губительным для России, чем «октябрь». Лидеры «октября» и «февраля», когда им представилась возможность «в отечества минуты роковые», абсолютно без сожаления, и даже страстно, вместе со старым миром «пустили под откос» и отечество. Не страшно и не жалко, когда ты отделен от основной массы «непосвященных» стеной из смеха и равнодушия. Не правда ли, так поступают подростки, сжигая гимназию, чтобы «насолить» Сивому.    

Вернемся в наше время. «Сивые» из генералов превратились в полунищих чиновников муниципального уровня, вместо чтения «взрывоопасных» книг появилось «сидение» в социальных сетях, революции стали цветными. Детям, чтобы стать революционерами, теперь не обязательно заканчивать университеты, их приглашают «на баррикады» прямо из школы.

В целом ситуация не стала спокойней. Проявляясь в казенном равнодушии педагогов, недостойных зарплатах провинциальных учителей, образовавшемся разрыве между ориентирами поколений, позорной практике бизнес-отношений преподавателей и студентов, призрак Сивого грозит нам из темноты школьных коридоров.

1 — Розанов В.В. Иная земля, иное небо…. — М.: Танаис, 1994. 2 — Добротворский П. И. Моя исповедь. — М.: Тов-во И. Н. Кушнеров и Ко, 1904. 3 — Керенский А.Ф.  Россия на историческом повороте.