Московские домовые или марш башен

Категория: Живопись | Автор: Федор Ландрин | Опубликовано: 15.05.2010

Все знают, что Москва сгорела во время нашествия французов;
а кто знает, что сгорело в ней, кроме домов и имущества жителей?
Москва отстроилась напоказ, на славу, стала великолепнее
и в то же время грустнее, скучнее, будто внутренний свет,
эта беззаботная веселость духа вылилась наружу и
оставила сердце в потемках. Что ему там делать?
Сидит себе ни гугу. Отчего это? Оттого, что кроме
зданий и имущества погорели в Москве
старинные домовые.

А.Ф. Вельтман «Не дом, а игрушечка!»

Алексей Анатольевич...
Отбросим, однако, условности...
Алексей или просто Леша Быстров родился в Москве в прошлом столетии минувшего тысячелетия...
Родился, ходил в детский сад, учился в школе, закончил авиационный институт, проектировал космические корабли многоразового использования, женился, стал отцом двух детей (девочки и мальчика), и вдруг в начале нового тысячелетия он становится... членом Союза художников России.
Однако в том-то и дело: в жизни «вдруг» не бывает.
Случилось так, что, казалось бы, невинное увлечение резьбой по дереву, над которым по-доброму посмеивались одноклассницы и одноклассники, путями неисповедимыми привело Алексея к мольберту, и живопись, эта попытка каждого художника вдохнуть жизнь в неживую материю, стала делом всей его жизни.
На творческом «счету» Алексея Быстрова несколько персональных выставок, памятник актеру Анатолию Солоницыну (Андрей Рублев в фильме А.Тарковского «Страсти по Андрею»), поездки в Индию к махатмам, фантастический цикл картин «Образы иных миров» и пять выпусков настенных календарей «Москва нашего детства», пронизанных щемящей нежностью к родному городу, ныне напоминающему пейзаж после битвы...

Был замечательный день, ночная гроза смыла с улиц и человеческих душ всю нечисть, и в промытом до блеска небе вспыхнула двойная радуга...
Мы встретились с Алексеем неподалеку от строящегося делового комплекса «Москва-сити», у ворот типографии, куда он принес макет очередного настенного календаря «Москва нашего детства».

Ландрин: Не буду делать вид, что мы с тобой незнакомы или знакомы недавно и шапочно, а я журналист, который на свой страх и риск решил взять интервью у неординарного, но не столь известного и уж тем более не гламурного художника. Поэтому, Леша, первый вопрос достаточно простой: Почему старая Москва, ведь серия твоих картин, посвященных московским улочкам, переулкам и дворикам, насчитывает более 3000 живописных работ, рассеянных по всему миру?

Быстров: Да уж, по всему миру...

Ландрин: Насколько я знаю: от Австралии через всю Европу до Канады. И все же, почему старая Москва?

Быстров: Вопрос этот отнюдь не простой, как может показаться на первый взгляд, и дело здесь даже не в любви к тому или тем местам, где провел свое детство и незаметно для самого себя вырос...

Ландрин: Ты родился на Бауманской и жил там практически до окончания школы.

Быстров: Да, на Бауманской, в самом начале Немецкой слободы, прозванную москвичами еще в семнадцатом веке Кукуем, совсем недалеко от того места, где, кстати, родился Александр Сергеевич Пушкин, это к слову, без всяких там аналогий и параллелей.
Я думаю, что самый сильный импульс дала мне работа в реставрационных мастерских с восемьдесят первого по восемьдесят пятый года, где мы реставрировали маленькие особнячки, купеческие дома и музеи... Да и сидели мы в старом особняке на Пятницкой 10 в замечательном флигеле, где уют и теплота старой Москвы пронизывали всё, в том числе и нас, людей, по большому счету, посторонних для этих стен. Ведь именно такая размеренная, по-домостроевски тихая жизнь в высшей степени достойна человека, и когда ты попадаешь в эту атмосферу, то не сразу, а как бы исподволь начинаешь понимать людей, живших когда-то в этом флигеле, и почему они были такими — спокойными и добрыми не по поступкам, в жизни всякое случается, а по своей духовной сути.

Ландрин: Да, но той Москве, о которой ты говоришь, было чуть больше ста лет, когда ее начали курочить большевики.

Быстров: Я сказал бы даже резче, не курочить, а безжалостно насиловать. Ты спрашиваешь: сто лет много это или мало? Пять поколений москвичей и целый век. Всего лишь век...
После пожара 1812 года Москва строилась на волне народного единения и воодушевления, всеобщего счастья, связанных с победой над Наполеоном в первой Отечественной войне. Кстати, в те годы не было, как сейчас, такого страшного разрыва между богатыми и бедными, в первопрестольную шли колоссальные пожертвования, практически вся страна объединилась ради того, чтобы построить, восстановить и сделать Москву еще красивее, чем она была, вот тогда и появилась, казалось бы, безвозвратно сгоревшая в страшном пожаре любовь к уюту, вот тогда и сложились эти уютные улочки и дворики, которые вызывают в душе... Нет, не могу точно назвать эти чувства, это что-то, не передаваемое словами, что наполняет наши души теплом и тихой радостью, именно радостью, а не слезливым умилением, испаряющееся через несколько минут.

Ландрин: Единение, воодушевление, радость, умиление — все это какие-то не очень современные слова, смысл которых, наверное, с трудом, если вообще доходит до людей, которые проектируют и строят эти небоскребы. Даже название какое-то отвратительное — небо скребет.

Быстров: Я вообще считаю, что дома не должны быть выше трех этажей. Дом должен быть соразмерим с человеком, тогда он становится жилищем, в противном случае человек становится всего лишь элементом ячейки железобетонного монстра. Раньше ведь как говорили: дом князей Голицыных, дом купца Ландрина, дом мещанина Скворцова и т.д. и т.п. А теперь «купец» (читай — бизнесмен) Федор Ландрин является всего лишь и совершенно не очевидным приложением какого-нибудь дома номер 17 и квартиры номер198.

Ландрин: И все же, я думаю, что не только работа в реставрационных мастерских послужила импульсом тому, что ты уже почти двадцать лет не устаешь признаваться в любви старой Москве?

Быстров: Нет, конечно, на выбор темы, тем более в живописи и вообще в искусстве влияет огромное количество факторов и незначительных, на первый взгляд, событий и деталей. Например, ты рассказывал мне, что импульсом, «червячком искушения», для твоего триллера «Тяжелое падение» о поисках янтарной комнаты, послужило наше школьное приключение во время похода по местам боевой славы Героев панфиловцев у разъезда Дубосеково под Волоколамском.

Ландрин: Было такое дело, но разговор сейчас не обо мне.

Быстров: Скорее всего, желание рассказать о старой Москве окончательно сформировалось у меня, когда я бродил по переулкам Замоскворечья, по Таганке, тогда ведь Таганку можно было пройти насквозь проходными дворами... Так вот, бродя по извилистым, немного сумрачным, но тихим и милым переулкам, я получал колоссальное удовольствие от особнячков, купеческих домов и дворов с арками, я живо представлял, как туда въезжали телеги, разгружался товар, нижний этаж, обычно каменный, служил лавкой и складом, второй этаж предназначался для хозяина и его семьи. Все было продумано, гармонично и, как теперь модно говорить, экологично.
С незапамятных времен в русском человеке живет чувство уюта, а отнюдь не комфорта. В современных же комфортабельных квартирах с белыми стенами, отремонтированных по европейским стандартам, есть практически все: тепло, свет, холодная и горячая вода, различные электрические и электронные приборы и т.д. и т.п. — в них нет одного — в них нет уюта.

Ландрин: Какие же нынче тяжелые времена, редко, но случается обходиться без того, о чем наши предки и понятия не имели!

Быстров: Вот именно! Разве можно сейчас обойтись без посудомоечной машины или какой-нибудь навороченной СВЧ-печи, о компьютерах я уже не говорю? Нет, нельзя! Жизнь моментально теряет краски и, более того, смысл, можно сказать — рушится прямо на глазах. А, между прочим, спутники и Гагарина запустили в космос с помощью, фигурально говоря, обыкновенной логарифмической линейки, а отнюдь не благодаря «гениальному» Биллу Гейтсу и иже с ним. Да, современному человеку, облепленному всякими агрегатами, очень трудно, почти невозможно понять, что морщины и седина людей это не их вина, как и трещины, и облупы старых домов, это не их вина, это время, и в этом их прелесть, самобытность и неповторимая индивидуальность.

Продолжая беседовать, мы как-то незаметно очутились далеко от «Москва-сити» — на Старой Басманной улице у деревянного дома, где когда-то жил дядя Пушкина — Василий Львович.

Быстров: Дом дяди Пушкина, кстати, большого охальника, под стать Баркову, автору небезызвестного «Луки Мудищева»... Хорошо еще, что в советское время успели повесить табличку, не то этот неказистый домишко давно бы уже снесли и построили тридцатиэтажный офисный центр с башенками в стиле «лужковского лего барокко» или того хуже «зеркальный корабль». Кстати, что это там во дворе за бледно-сиреневый монстр, собранный из кубиков?

Ландрин: Редакция газеты «Гудок» и еще что-то офисное.

Быстров: М-да, все-таки удивительно, как люди, отвечающие за облик города, не понимают, но скорее всего не хотят понять, что любой старинный дом, особенно в историческом центре, несет в себе все, что в нем происходило: здесь люди рождались, влюблялись, женились, дети бегали в этих дворах, и все это создавало атмосферу Москвы, неповторимую, трогательную атмосферу, в которой и сложился характер москвича, необычный по своей сути характер — доброжелательный и гостеприимный...
В том же Петербурге, с его линейными фасадами и дворами колодцами, нет ничего подобного.

Ландрин: Кстати, о Петербурге, недавно посмотрев какой-то репортаж, я вдруг понял, что этот город сплошная «потемкинская деревня», снаружи все красиво, изящно, а внутри все не для людей, человек не может жить в этих замкнутых, колодцеобразных пространствах.

Быстров: Петербург — это город амбиций, плод чисто мужской цивилизации. То же самое сейчас происходит и в Москве. Мужская цивилизация всегда фаллическая, это всегда состязание у кого длиннее и толще и т.д. и т.п.

Ландрин: Хочешь сказать, что мы строим отнюдь не демократическое, а фаллократическое общество?

Быстров: Совершенно точно, особенно в Москве. Что хорошего, я уже не говорю доброго, в этих чудовищных монстрах из железа, стекла и бетона, под названием «Москва-сити», строительство которых я называю «Маршем башен»? Ничего! Но большинство думает наоборот, что это замечательно, что это признак цивилизованного и демократического общества... Правда, при чем тут демократия, не понятно! Они не понимают, что Петербург — это воля одного тирана, его шедевр! Петр тоже своего рода творец, но он никогда не считался с принципами человечности. Властители России вообще никогда не считались с человеком и делали только то, что считали нужным и якобы полезным. В этом смысле, Россия, пожалуй, самая бесчеловечная страна в мире.

Ландрин: Вернемся, однако, к старой Москве. Я долго и регулярно наблюдал за метаморфозами твоего творчества, в частности, происходящими в картинах старой Москвы, и если в первых картинах было что-то тревожное, какая-то затаенная боль, то сейчас в картинах преобладает, как я это называю, метафизический покой.

Быстров: Как рукописи не горят, так и города не умирают, все равно это где-то сохранилось, в каких-то иных мирах, в какой-то всемирной библиотеке, как достижение человечества. Я заметил, как реагируют на мои картины люди в художественных салонах: они не понимают, что это за картинки, что это за помойки, что это за дворы, где это, на какой планете? Часто я слышу в метро: Москва похорошела... Удивительно и в то же время трагично, что люди не понимают: заменив жилище местом проживания, они встали на путь собственного духовного забвения и в конечном итоге духовного краха.

Ландрин: Тебе не кажется, что, смотря на твои картины, молодые люди вообще не могут представить, что это Москва?

Быстров: К сожалению. Хотя, надо честно сказать, есть ребятишки, правда, не успевшие застать ту Москву, но на каком-то интуитивном уровне уловившие, что мы на самом деле потеряли. Нам же осталась только память, и это тоже прекрасно. И все же, я думаю, надо надеяться и верить, что когда-нибудь человечество и Россия непременно вернутся к своим самым лучшим достижениям, хотя сейчас то же человечество с упоением и удовольствием уничтожает все, что было сделано раньше.

Ландрин: Или «воссоздают» в стекле и бетоне...

Быстров: Как говорил Кришна Арджуне в «Бхагаватгите»: О чем ты говоришь, мы были с тобой всегда! Вот это «всегда» все равно в какой-то форме повторится, сейчас люди пробегут по спирали новый круг и затоскуют по тому, что уничтожили, а это обязательно произойдет, и тогда книги о старой Москве и москвичах станут рариретами. Надо твердо отдавать себе отчет в том, что для того чтобы родился гениальный человек, вырос, развил, а не погубил свой талант, нужны соответствующие пространство и атмосфера, но, к сожалению, наша нынешняя бесчеловечная архитектура, архитектура масс или «марш башен», приводят к падению духовности, превращает человека в некое рыночное существо.

Ландрин: Извини, что я отхожу от темы, хотя, может быть, и нет, но меня дернуло, когда ты сказал, что Россия самая бесчеловечная страна. Что ты имел в виду?

Быстров: Что я имею в виду? Да, собственно, то, что странный эксперимент, происходящий на этой территории, которую мы привыкли называть Россия, когда все созданное уничтожается, и все начинается с нуля, иными словами, полное отсутствие каких-либо традиций и преемственности, приводил в прошлом и приводит сейчас к созданию общества временщиков: Мы берем сегодня и только сегодня всё, завтра может и не быть...
Англия, например, добилась всех своих многовековых успехов только и благодаря неизменным традициям. Изменения, реформы, конечно, происходили, однако постепенно и на основе уже сложившихся традиций, но главное, без ажиотажа и рывков.
А наши, в частности, законы (закон — это основа любой традиции) никогда и никого не устраивают, потому что они пишутся только и исключительно для определенных групп людей, которые умудряются их еще и не соблюдать.
Здесь же, то есть в России — всё с нуля! Сперва было прекрасное язычество, о котором нам вообще практически ничего неизвестно, хотя это было одно из совершенных общественных образований и, как показывают последние исторические исследования, именно в России зарождалась нынешняя цивилизация. Примером тому, в частности, может служить сравнительно недавно открытый Акраим. Следом приходит христианство и выжигает огнем и мечом всё, что можно, следов не найдешь, только снегурочка да кикиморы с домовыми и остались от нашей древней цивилизации. Или вот еще пример «Слово о полку Игореве»: чей полк, куда шел, зачем шел, совершенно непонятная и запутанная история, а почему? Да потому, что разрушали не только города, но и безжалостно кромсали историю в угоду кому-то...
Однако самая страшная наша болезнь — это ложь: провравшаяся, завравшаяся страна, которая бесконечно и разудало врет с самого низшего уровня. «Ложь — это смерть, никогда не говорите неправды!» — предупреждали древние мудрецы.

Наш разговор прервал звонок мобильного телефона Алексея, и словами: «От таких предложений не отказываются! Ничего не попишешь, в такое время мы с тобой живем», — он поспешил к станции метро, расположенной всего в сорока метрах от мрачно насупившегося темно-серого сталинского дома, в котором и родился Алексей Быстров.
Однако не успел я устроиться на скамейке в сквере у памятника «безвинно» убиенному большевику Николаю Бауману, без зазрения совести доившему «угнетателей» бедного российского пролетариата, как Алексей вернулся.

Быстров: Вот что я хотел еще сказать, запиши обязательно. Люди многих стран почему-то покидали города, в которых жили, и зачастую их сжигали, так было и с Аркаимом, его несколько раз сжигали, а потом строили новый город. Суть, наверное, была в том, чтобы уничтожить накопившуюся негативную энергию. Я тоже не прочь бы сжечь несколько зданий в Москве, и начать с нуля, во всяком случае Лубянскую площадь обязательно, она просто изъедена отрицательной энергией, несмотря на архитектурные достоинства некоторых зданий. Даже скала под названием «Детский мир» не смогла гармонизировать это пространство, так сказать, пересилить накопленную за время советской власти страшную энергию разрушения. Всегда надо думать: где мы строим и что мы строим... Да где им, наши горе-градостроителям, главное, деньги освоить! А что они сделали с площадью Киевского вокзала. Зачем они построили этот «пароход». Мы что, действительно, столица пяти морей?.. Пятым они какое море считают: Средиземное или Каспийское озеро?! (Леша обреченно махнул рукой.) Ладно, я побежал.

— Леша! — крикнул я вслед другу. — Я хотел еще поговорить о твоих фантастических «Разливах».
— Потом как-нибудь...
Федор Ландрин, драматург http://flandrin.ru

Комментарии

К этой статье пока нет комментариев. Станьте первым! У нас гости не могут комментировать статьи. Пожалуйста авторизуйтесь или зарегистрируйтесь, чтобы прокомментировать.

Свежие комментарии

Нормальная тема.

Читать

Талантливый человек талантлив во всём! Будь как Паша! А ещё ты можешь ...

Можно выбрать.

Ой, шутник.

https://priornews.ru/zastrojshhik-iz-hmao-sravnil-ufas-s-prestupnoj-gr...