
Мы отплыли из Союза двадцать шестого декабря тысяча девятьсот девяносто первого года. Тихо, без помпы и проводов. Мы даже не хотели никуда плыть. Но когда предательская рука спустила наш старый флаг, тем же движением она открыла колоссальный смывной бак. И мы отправились в путешествие, не зная, куда и зачем, хотя вся наша траектория уже была предопределена схемой канализационных коммуникаций.
Незадолго до этого группа других предателей ещё при живом Союзе препарировала его без анестезии, подло заверив, что рука может жить без головы, а лёгкие – без сердца. Вскрытие до смерти пациента даже в медицине считается преступлением. Но это была не медицина. Это была шоковая терапия!
Нас всех выбрасывало на берег той бурей. Кого-то раньше, кого-то позже. И мы ещё не знали, что можем позавидовать тем, кто утонул сразу, не добравшись до берега. Прийдя в себя, я попробовал встать, но не мог шевельнуться. Оказалось, что моя совесть крепко привязана к земле, а руки и ноги без неё не могли никуда осознанно двинуться. Так уж меня воспитали. Я мог смотреть только вверх, но это было никому не нужно.
Опустив глаза как можно ниже, я различил перед собою ораву человеческих существ, деловито снующих вокруг меня. Они были очень маленького роста, но всё время что-то ломали, хватали чужое без спроса, жрали всё подряд без меры и росли на глазах. Не то, чтобы они увеличивались в размере, но в своих глазах они росли очень быстро. Это очень было видно по их глазам.
Один из них, отважившийся подойти так близко, что ему было видно всё моё лицо, в знак удивления поднял кверху руки и глаза и тоненьким, но отчётливым голосом прокричал: «Дубина дедуль». Или что-то в этом роде. Остальные его поддержали.
Я, как мог, попытался освободить свою совесть, и ей даже удалось слегка приподняться, но в неё тут же вонзились сотни стрел в виде журналистских выступлений и расследований. Я ещё плохо понимал их обсценный язык, но мне уже вполне доходчиво объяснили, что жил я всё это время неправильно и положение своё вполне заслужил. Зато те, кого я считал злодеями, оказывается, были самыми большими патриотами, и им надо было поклоняться. А кто не хотел поклоняться – и есть та самая Дубина.
Я рассудил, что самое благоразумное — пролежать спокойно до наступления ночи, когда мне нетрудно будет освободиться при помощи уже отвязанной части совести, но тут начались бандитские разборки. Они были настолько навязчивы, что на их фоне никто как бы и не заметил всеобщего обнищания, потери работы и зарплаты, которая кормила до этого. Или пенсии, которую помножили почти на ноль. И даже новые народные волнения и войну не сразу разглядели. Особенно то, что война это была гражданская.
Из канализации продолжали вылетать остатки моих бывших коллег, но уже без признаков былой жизни. Они даже выглядели радостными, будто это труба была не тем, чем являлась на самом деле, а элементом аттракциона из аквапарка. Вслед за коллегами полетели и рабочие места – инструкции, технологии, принципы, навыки, а потом и целые отрасли вместе с учебниками и всей теорией, которая тоже оказалась никому не нужна.
Нужны были только деньги. А теория их не делает. И учёба их не делает. И лечение их не делает. А надо, чтобы делали! И стали подо всё это подводить теорию, за которую тут же нашлись готовые заплатить. Не то, чтобы наши – у нас денег для этого не хватало. А вот заграничные богатеи – те да! Столько лет палки в колёса нам ставили, а тут, поди ж ты, и за теорию, и за учебники, и за законы нам платить стали. Особенно платить стали тем, кто это теории продвигал.
Образование и медицина вдруг стали платными, хотя никто в этом особенно первое время вслух признаваться не хотел. Они даже как бы были бесплатными, но без денег можно было только сходить туда и обратно. Чтобы унести что-то с собой, надо было заплатить. И при этом (о чудо!), те, кто учили и лечили, от этого богаче не стали.
Одна высокая особа сопровождала всё это постоянными высказываниями и телодвижениями, смысла которых я не понимал, и который мне так никто и никогда не объяснил. Особенно то, как особа, место которой, в моём прежнем понимании, должно было быть «не столь отдалённым», несмотря на все пагубные пристрастия и привычки, стала у этих маленьких людей руководителем.
Я так и не понял, как они все разом лишились здравого смысла и заменили его деньгами. На первый взгляд, это неплохая сделка, если за здравый смысл платят. Но платили-то как раз за его отсутствие.
А ещё у них посередине главного города росла большая такая ель. Не всё время росла, а несколько дней в году. Но они ей очень гордились, украшали её, чем могли, поклонялись ей, радовались, как маленькие цыпы, как будто других проблем у них и не было. Поэтому и называли они себя ельцыпутами. Я думал, что из-за этого вся их страна называлась Ельцыпутляндией, но она называлась иначе. То ли Победией, то ли Рассветией – я так и не выучил их канцелярский язык. Как только начинают говорить о политике – впадаю в ступор. Вроде, всё правильно говорят, а на дале оказывается, что у меня лыжи не едут.
Поэтому и Победия у них была, и Рассветия, но когда-то, очень давно. Настолько давно, что те, кто их видел, уже не помнят, как они выглядели. Поэтому про них стали писать много книг и снимать много фильмов. Но те, кто их уже сам не видел. В общем для них самым главным из искусств стало кино, потому что цирк уже стал обыденностью.
А ещё меня удивляло, что я вот такой, большой и сильный, и никому из ельцыпутов ни сила моя, ни рост не нужны. Обходятся своими. Наверное, это потому, что сила и рост мои идут вкупе с совестью. А её они как-то недолюбливают от слова «совсем». Всё любят – демократию, патриотизм, свободу, а особенно – деньги! А совесть не жалуют. Наверное, потому, что она не позволяет делать деньги из демократии, патриотизма и свободы. Она вообще не позволяет делать деньги – только зарабатывать.
А работать ельцыпуты не любят. Они любят, чтобы другие работали, а им, ельцыпутам, за это зарплату платили. И желательно – депутатскую. Или судейскую, на худой конец. Но не учительскую! И это правильно. Чтобы получать учительскую зарплату, надо быть учителем, а чтобы врачебную – врачом. А когда за учебники вчерашние враги платят, ни учителей, ни врачей, ни вообще умных людей в стране не остаётся. Одна ель дубовая посередине!
Но когда главный ельцыпут не смог больше выносить всей признательности благодарного народа, он уступил своё место другому, тоже безмерно признательному ельцыпуту. Тому уже изобретать велосипед было не надо. Тем более, что мои бывшие сограждане из трубы живыми уже почти не вылетали. Поэтому он спокойно продолжил начатое. Расширил его и углубил. Ель возвёл в абсолют.
И что удивительно – несогласных как-то вдруг не стало. Одни были, но пошли, было, в сортир и вдруг вышли оттуда вполне цивилизованными и лояльными гражданами. Другие тоже были, но вдруг перестали быть. А те, кто остались, под влиянием тех, кто вышел из сортира, оказались самыми согласными из всех несогласных. Так и жили.
Новый главный ельцыпут говорил лучше всех. А главное – убедительнее. Потому что все говорили на ельцыпутском языке, а он – на языке цифр и процентов. И не то, чтобы это была математика. Про математику, благодаря новым учебникам, все благополучно забыли. Это была процентика. Наука такая, если кто не знает. Очень полезная наука. Она из любого победителя может сделать жалкого засранца, а любого проигравшего сделать гением. Математика так может? Вот то-то и оно!
И зачем нам математика? И зачем история? История, она, собака такая, память тренирует. А память имеет свойство сохранять что-то, в том числе, и обещания. А зачем? Чтобы потом объяснять, как и почему они обманули? Нет уж! Лучше вводить наградию! Это тоже наука будущего. Когда вокруг все по многу раз награждённые, ну, не может же такое общество быть плохим. Награда висит – и ладно. А за что – это уже история, которая нам ни к чему.
И начал я, грешным делом, думать, что всё это махинации. Что не может быть так, чтобы учёные и порядочные люди вдруг оказались массово невостребованными. А, с другой стороны, вчерашний двоечник и хулиган не может стать в одночасье великим лидером и государственным деятелем. Но меня тут же в этом разуверили. Ведь юстиция в руках ельцыпутов – страшное оружие против неельцыпутов.
И стали мои вчерашние сограждане массово записываться в ельцыпуты. Ведь видно же, что ни ростом, ни умом не подходят, а всё туда же. Не за заслуги, так за старание хотят сопричастность свою засвидетельствовать. И как их не понять, если свежа ещё память о запахе канализации, а второго смыва пережить, скорее всего, уже не получится? И что же делать, если старую веру напополам с совестью об колено переломить не выходит?
А, с другой стороны, какая бы ни была схема у канализационных коммуникаций, а содержимое их при этом не меняется. А главное – не меняется конечная точка маршрута.
Все события сюжета являются вымышленными, и любое совпадение их с реальными людьми и событиями является случайным.
КАТАЛОГ СТАТЕЙ.
